Иду надуманной дорогой
Туда, где сонная земля
Манит своей звездою строгой
И ждет! Конечно, ждет меня

Что будет там? И сам не знаю...
К звезде, что манит впереди
Стремлюсь, наивно прижимая
Ее лучи к своей груди...

И здесь, в моем нездешнем мире
Вновь создаю себе судьбу,
Что будет лучше, легче, шире
Свою судьбу! Свою борьбу...

Играю в Мир! Его рисую
Устал - сотру, поймав кураж...
И, как поэт, о нем пою я
Но он - Мираж! Увы - мираж...

Да, он скандален, виртуален,
Но манит властью над судьбой
В нем благодать восточных спален
И Мой он, знаете? Он - Мой!

В нем все эфирно, эфемерно
Есть недруги и есть друзья
И с рифмой мысль несу им я,
Стремясь быть нужным им, наверно...

В нем есть безжалостное солнце,
Покой и буря, тишь и страсть,
И жизнь, "... до дней последних донца"
И безнаказанная власть.

Травлю зазнайство, как заразу
Чуть, иногда, душой кривлю...
Признаюсь, не лукавя, сразу -
Что сотворил - то и люблю..

Прощенное воскресенье — 7-е воскресенье перед великой Пасхой, последний день перед Великим постом! В 2016 году этот праздник отмечается 13 марта. Именно на Прощенном воскресении заканчивается масленичная неделя. В этот день все православные люди должны попросить друг у друга прощения, чтобы с чистой душой и легким сердцем готовиться к встрече Пасхи.

Как будто кто-то бережный,
Как будто кто-то ласковый
Мечту причалил к берегу
Рассказанною сказкою...
А кто-то не причаленный,
Течением подхваченный
Умчался вниз, отчаянный,
Умчался вниз, утраченный...

Так письма обрываются
Вестями запоздалыми,
Так листья пожелтевшие
Уносят холода...
Так люди постаревшие
Прощаются с вокзалами,
С которых отправляются
Чужие поезда...

А маятник без устали
Размахивает временем
И жалко дней не прожитых,
Да в кровь разбитых ног...
Жизнь скомканной бумажкою
Ложится не разменянной
На пыльные обочины
Истоптанных дорог...

Ах, какие у меня были бицепсы в моей лейтенантской юности, бицепсы, трицепсы, большая мужская мышца спины, и все это на месте.
Но спорт на флоте — тема печальная.
Через два часа после моего прибытия на флот меня уже отыскал врио флагманского физкультурника — временный флагманский «мускул».
Значит, так! Будешь участвовать в офицерском многоборье, там плаванье, бег полторы тысячи, стрельба и гимнастика.
— А что там по гимнастике надо делать? — Я где-то ватерполист и к гимнастике подхожу бережно.
— Да ерунда! Перекладина, на махе вперед выход в упор в разножку, потом перехват, ну и потом по инерции, сам увидишь по ходу дела.
— А потренироваться?
— Какие тренировки? Потренироваться ему нужно, хе-х! На флоте не тренируются!
Проплыть я проплыл. На перекладине на махе вперед по инерции я сделал что-то такое обезьянье разухабистое, что судьи поперхнулись, а один — так глубоко, что чуть не умер.
— Переходите к коню, — сказали мне хрипло, когда откашлялись, и я перешел.
Через коня перед нами прыгали совсем маленькие девочки: сальто-мортале там всякие, с поворотами, а за конем простиралось огромное зеркало, создающее иллюзию бесконечности нашего спортивного зала.
Мостик отодвинули. Я подсчитал: три метра до коня, конь — метра два будет — итого пять метров по воздуху. Ничего себе лететь!
Первым полетел волосатый грузин. Он до прыжка все разминался, смеялся и говорил мне «генацвали». Он разбежался как-то не по-человечески мелко, оттолкнулся от мостика, прыгнул и не долетел, и со всего размаху — зад выше головы — в разножку, чвакнув, сел на коня.
И запрыгал по нему, и запрыгал. Молча. Голос у него отнялся.
Второй, видя, что произошло с первым, но уже разбежавшись — не остановить, споткнулся о мостик и, падая, на подгибающихся ногах домчался до коня и протаранил его головой.
Наши офицерские старты называют почему-то веселыми. Не знаю почему.
Потом прыгал я. Имея перед собой два таких замечательных героических примера, я разбежался, как только мог, оттолкнулся и полетел.
Летел я так здорово, что дельтаплан в сравнении со мной выглядел бы жалким летающим кутенком.
И приземлился я очень удачно. Прогнувшись, с целым копчиком.
— Все хорошо, — сказали мне с уважением, пораженные моим полетом, — только о козла обязательно нужно руками ударить и, раскрывшись, оттолкнуться и соскочить. Давай еще разочек.
И на всякий случай поставили на той стороне коня, куда я должен был прилететь, двух страхующих, суровых ребят, старых капитанов, с челюстями бейсболистов — чтоб я в зеркало не улетел.
Настроение у меня отличное, опять разбегаюсь — получилось еще сильнее, чем в прошлый раз, оттолкнулся, лечу и все время думаю, чтоб двумя ручонками об кончик коня шлепнуть и раскрыться, долетаю, об кончик — шлеп! — двумя ручками и, прогнувшись, приземлился, раскрылся и… сгреб обоих бейсболистов.
Я остался на месте, а они улетели в зеркало, создающее иллюзию бесконечности нашего спортивного зала.
Звук от этого дела был такой, как будто хрящ разгрызли. И осели они, оставляя на зеркале мутные потоки мозговой жидкости.
— А я еще на брусьях могу, — сказал я в наступившей тишине, чтоб хоть как-то скрасить изображение обстановки.
— Не надо, — сказали мне, когда очнулись, — и без тебя будет кому брусья развалить, — и сняли меня с соревнования. До стрельбы из пистолета меня не допустили.
Наверное, боялись, что я им чемпионов перестреляю.